Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

— Как зовут твоего брата?

— Герай.

— Сколько ему?

— Скоро два года.

— Красивый мальчик.

— Что в нем красивого? Черный как уголь!

— Он такой же красивый, как его сестра.

— Сестра у него тоже не особенно красивая! — сказала она, не глядя на меня, и начала умывать мальчика. Она так терла лицо и шею мальчика, что он от обиды и боли кричал во весь голос.

— Это правда, что у тебя есть жених?

— Кто тебе сказал?

— Люди говорят…

— Кто говорит, тот не может быть тебе другом.

Я обрадовался.

— Значит, ты не обручена? — спросил я с надеждой.

— Я не обручена, но отец хочет выдать меня замуж.

Она поднялась, взяла мальчика на руки и отошла под деревья, чтобы укрыться от любопытных взглядов. Не глядя на меня, она заговорила:

— У моего отца были сыновья, но, едва родившись, они умирали. Из всех детей выжила я одна. Только два года назад родился Герай, но ведь он еще очень маленький, а отцу нужен помощник в доме. Он выдаст меня за того, кто будет жить у нас в доме и станет отцу и зятем и сыном… — Она помолчала. — Парень, за которого меня хотят выдать, хороший человек, но мне он не по душе.

— Почему?

— Я и сама не знаю, но только не по мне он.

— Если ты не возражаешь, я поговорю с твоим отцом.

Она не отвечала. Послышался чей-то голос, звавший кого-то.

— Это мама зовет меня, — сказала она тихо, но не откликнулась и больше ничего не добавила, словно ждала, когда заговорю я.

— Кеклик! Ты единственная девушка на свете, которая нравится мне. Если ты согласна стать моей женой, я поговорю с твоим отцом. Без твоего слова я делать этого не буду. — В душе я удивлялся своей смелости.

Она несколько раз глубоко вздохнула и, смущаясь, сказала:

— Я согласна, но боюсь.

— Кого ты боишься?

— Отца.

— Но почему?

— Боюсь, что он не разрешит.

— Если ты согласишься, отец не сможет запретить тебе.

— Ты, может быть, думаешь, что я из тех, которые ходят в коротких юбках и не слушают своих отцов? — И вдруг она заплакала.

Я растерялся.

— Ну что ты, не плачь! Я как раз такой парень, который нужен твоему отцу. У меня никого нет. Я буду ему и сыном и зятем.

Она подняла ресницы, и из-под черных бровей на меня взглянули полные слез глаза. С трудом переводя дыхание, она сказала:

— Если ты скажешь отцу все, что говорил мне только что, возможно, он не будет возражать.

Малышу было холодно, он дрожал. Снова послышался голос матери Кеклик, которая звала ее, но мы молча стояли, и я видел, что у нее нет желания уйти, и я не хотел, чтобы она уходила.

— Я сегодня же постараюсь поговорить с твоим отцом.

— Поступай так, как считаешь правильным, — сказала она тихо и поспешно стала подниматься по тропинке. Журчал родник, заглушая ее шаги.

* * *

В тот же день, улучив момент, я словно случайно встретил отца Кеклик и сказал, что хочу поговорить с ним. Он тотчас согласился. Мы вышли из села, чтобы спокойно поговорить.

Когда он услышал мою просьбу, то не удивился и не стал допытываться, кто я и откуда и почему остановил свой выбор на его дочери. Он попросил меня ответить сразу же на три вопроса:

— Где твое постоянное место жительства? Это раз. Если ты думаешь поехать учиться, где будет жить твоя жена? Это два. И третий мой вопрос: в будущем ты хочешь стать горожанином или будешь жить в селе?

— С какой целью вы задаете эти вопросы? — решил я уточнить.

— У меня единственная дочь, сынок. Я приложил немало труда, чтобы выйти в люди. Заслужил уважение односельчан. Не покидая села, научился грамоте в моллахане, умею, читать и писать. Мне бы хотелось выдать единственную дочь за такого человека, который станет хозяином в доме.

— Но у вас, слава аллаху, есть Герай!

— Герай еще очень мал!

— Я мог бы сказать неправду, дядя Агил, но не стану кривить душой. Нет у меня пока ни постоянного, ни временного жилья. Если поеду учиться, то жену взять с собой не смогу, ей негде будет там жить. А о том, где я буду жить в будущем, тоже неизвестно, время покажет. Судьба превыше человека, — решил я приноровиться к его житейскому опыту.

Это был смуглый мужчина лет пятидесяти, с умным, решительным лицом. Он внимательно посмотрел на меня. Поглаживая черные усы, спокойно сказал:

— Ты, наверно, слышал, что девушка обручена?

— Мне говорили, что не обручена, а обещана.

Он недовольно посмотрел на меня.

— Не знаю, как в городах, но в селах прерывать старших неприлично.

— Прости, дядя Агил, мою неразумность и не отказывай мне.

Он не слушал меня.

— В народе говорят не зря, что девушка — словно ореховое дерево, каждый прохожий пытается запустить в него палку, чтобы сбить орехи.

— Я не из тех, кто пытается сбить орехи с чужого дерева! Я намерен стать тебе сыном и зятем, дядя Агил! Как говорится, чужого не трогай, но и своего не упускай!

— Знаешь, сынок, мы живем в селе на виду у всех. И если сегодня обещать дочь одному, а завтра другому, то тебя сочтут несерьезным, а то и вовсе нечестным человеком.

То, что я слышал, казалось, должно было меня огорчить, но мне все больше нравился этот спокойный, рассудительный человек. Я даже подумал, что ему очень кстати его имя, ведь Агил по-арабски означает «разумный». Он и дочери своей удачно имя нашел: мне с первой минуты она не случайно казалась похожей на куропатку, кеклик.

— Дядя Агил! Разреши мне говорить с тобой открыто, не сочти это за дерзость или невоспитанность… А любит ли твоя дочь парня, которого ты ей выбрал в женихи?

— Об этом у нас не принято спрашивать, но согласие свое она дала.

— Но, наверно, под твоим нажимом?

— Что значит «под нажимом»? — возразил он. — Я прекрасно знаю законы новой власти.

— А ты спроси ее еще раз.

Он улыбнулся.

— Сдается мне, что ты успел с ней повидаться и переговорить?

Я промолчал. А отец Кеклик неодобрительно покачал головой:

— Что же ты молчишь, отвечай мне!

В горле у меня пересохло, я не мог вымолвить ни слова. А он не отставал:

— Если вы обо всем договорились, что ты морочишь мне голову?

Я снова молчал, а отец Кеклик стал не на шутку сердиться:

— Сварили плов, а ты предлагаешь мне перебрать рис?

— Не буду скрывать